Человек обладает свободой выбора, не так ли? Давайте вспомним анекдот: «У нас в семье муж сам принимает решения: он может хотеть и ехать к теще на дачу, а может не хотеть и — ехать к теще на дачу». Казалось бы, мы живем в свободном обществе и вольны выбирать, но на деле мы можем выбрать только из предложенного. Например, в парк зашел человек, который любит ходить голым, посетителям, которым это не нравится, предлагается покинуть парк. Если они остаются, они признают, что согласны с действиями этого человека. Если взять проблему шире, есть группа людей, которые любят ходить по паркам голыми; чтобы не придумывать запреты, мы выделяем для этих людей отдельную часть парка – кому не нравится, тот туда не заходит. Но что тогда делать с теми, кто хочет зайти именно в эту часть парка, скажем, чтобы наблюдать за гнездовьем редких уток, но не хочет смотреть на голых? За кажущейся несерьезностью темы наш проект касается глубоких современных проблем — свобода и ее границы.
Фестиваль ставит вопросы, и мы хотим сподвигнуть каждого на раздумья. Мы не говорим о высоком искусстве, мы касаемся творческой составляющей повседневности. Простой человек в своей обыденной жизни всегда находится под гнетом доминирующих стратегий, пользователь несвободен в своем потреблении, он вынужден подчиняться правилам и действовать в соответствии с предписанными схемами и ожиданиями, он может выбирать только из предложенного. Несвобода закрадывается на личную территорию человека, это касается как пространства, так и предметного мира.
Однако свобода — это один из базовых инстинктов человека, потому он ведет незримую борьбу, сопротивляется навязанным правилам и порядкам, что проявляется среди прочего в освоении массового продукта. Существует тысяча способов «действовать подручными средствами», которые де Серто называет «браконьерством», то есть присваиванием чужого. Личность пытается освоиться в навязанном пространстве, обжить его — так происходит сопротивление господствующему порядку, но тихое, без антагонизма в отношении институтов и структур власти.
На выставке «Эстетика бриколажа. Безымянное искусство» представлено три стратегии безмолвной борьбы пользователей. Коллекция Владимира Архипова — плоды инженерного народного гения, акт творчества, который не осознается таковым создателями этих объектов. Потому данный раздел выставки — классический реди-мейд: самодельные функциональные вещи только в пространстве экспозиции начинают работать как «изощренные арт-объекты». Второй раздел — коллекция «странных вещей» Александра Петлюры. Это также поделки из прежде использованных, отработанных вещей, но они уже несут в себе осознанные эстетические качества. Размещая их в пространстве выставки, Петлюра взаимодействует с ними, и таким образом выставочный объект получает двойное авторство. Третья часть выставки представляет народные арт-среды. Они «работают» только в естественном социокультурном ландшафте, перенести их в выставочное пространство с сохранением изначальных смыслов невозможно. Помимо туризма, одним из способов знакомства с ними является фотовыставка. Так же, как и в первых двух случаях, фотограф является соавтором произведения в выставочном пространстве. Фиксируя то, как объекты существуют в исходной среде, он невольно выступает их интерпретатором.
Почему же такое искусство маргинально? Маргинальный (от лат.
margo – «край») — значит, не магистральный, не признанный системой, находящийся на границе разных групп, систем. В теории Юрия Лотмана о семиосфере
[1] говорится о центре и периферии системы. Согласно этой теории в ядре системы располагаются ее доминирующие признаки; на периферии эти признаки ослабевают, а границы семиосфер скрещиваются. Таким образом, появляется множество феноменов, находящихся на пересечении и имеющих признаки нескольких таких систем. Эти периферийные явления мы и называем маргинальными, то есть непризнанными существующими классификациями. Наш мир не шкала и не обособленные круги, мы живем во множестве смысловых сфер, скрещивающихся друг с другом. Укладывая окружающие феномены в простые и понятные схемы, упрощая действительность, мы отказываемся от того, что в эти границы не вмещается. То, что остается на обочине, маргинализируется, причем как профессиональной аудиторией, так и самими создателями.
В исследуемых нами феноменах важной является еще одна характеристика: все они созданы из подручных материалов, целых вещей или их фрагментов. Такие объекты в искусстве приобретают новую художественную ценность и обозначаются термином «бриколаж».
Термин впервые стал использоваться философами-постмодернистами
[2]. Жиль Делёз и Феликс Гваттари называли бриколаж способом действия шизоидного производителя; характеризуя его, они писали, что бриколаж сопротивляется параноической диктатуре и ускользает из-под носа господствующих культурно-политических режимов, нацеленных на фиксацию, сепарацию и захват. Ещё Дени Дидро упоминал о «подручном» искусстве, которое «приспосабливает» материалы, выкраивая их, подрезая, соединяя
[3]и т. д. Клод Леви-Стросс, анализируя свойства «первобытного мышления», отмечал устройства, составленные «из подручных средств», «не соотносящееся ни с каким проектом» и приспосабливающие «остатки предшествующих построек и руин» — их он называл «бриколажем». Леви-Стросс считал возможным применение термина к примитиву в искусстве, имея в виду наивное искусство Почтальона Шеваля. Такой художник, по его мнению, имеет дело с предметами, остатками человеческой деятельности, которые уже сами по себе наполнены символическими значениями и имеют собственную историю.
Именно Дворец Фердинана Шеваля во Франции является образцовым примером бриколажа в искусстве. Подобное любительское освоение пространства теоретики сегодня называют термином «народные арт-среды». Всевозможные затейливо и нетрадиционно украшенные дома, самодельные музеи, фантазийные парки скульптур и прочие плоды воображения самоучки принято относить к сфере наивного искусства, иногда — если объект оказывается эстетически неприемлем реципиенту — к китчу. Но в стороне остаются городские анонимные арт-среды, ставшие спутниками многих постсоветских урбанистических пространств. Речь идет о феномене, который в народе получил едкое название «ЖЭК-арт». Подобные народные арт-среды становятся национальным достоянием во многих странах, но в России выход за пространство регламентированного освоения городского пространства все еще порицаем.
ЖЭК-арт — это попытка вернуть себе свое жилое пространство. Эти палисадники (если вспомнить, в не столь отдаленном прошлом на них выращивали плодовые деревья и огородные культуры) — нейтральная территория между домом и улицей, но и они сегодня втянуты в борьбу приватного и муниципального. Они бессмысленны, поскольку не когерентны по отношению к сконструированному, написанному, заданному пространству. Но город — это не абстрактное единое целое, обозреваемое с высоты птичьего полета, не схематичная карта, в нем есть место стихийной, несанкционированной жизни, что и придает ему человечность.
Городские народные арт-среды вызывают разные эмоции: умиление, ностальгию, раздражение, восторг… Одно мы можем утверждать точно: эти образцы простонародного творчества могут исчезнуть, так и не получив серьезного теоретического осмысления: во многих регионах России с 2021 года начал готовиться закон о запрете на использование автошин на приусадебном и земельном участке, иными словами, о запрете на любительскую экспансию городских дворовых пространств. Таким образом, целый культурный пласт в скором времени может исчезнуть, и если его не удается сохранить, то необходимо, по крайней мере, исследовать то, что названо не-искусством, зафиксировать любительские арт-среды, признанные инородными. Такое творчество маргинализовано, и единственное, что мы можем сделать, — задокументировать его максимально полно.
Выполнение этой задачи взял на себя Всероссийский фотоконкурс «Русское маргинальное». Другая его задача — привлечение внимания населения к городским и сельским стихийным арт-средам, к их поиску и фиксации, к осознанию художественной ценности таких объектов. В России лишь единичные арт-среды воспринимаются как достояние культуры. Мы можем назвать дом кузнеца Кириллова в Кунаре (Свердловская область), Музей деревянной скульптуры Егора Утробина в Пармайлово (Пермский край), музей-усадьбу «Край Долгоруковский» (Липецкая область). Нередко таким объектам приходится довольно долго «доказывать» свою эстетическую ценность, и это практически невозможно без энтузиастов. Третья задача конкурса — поиск самодельных вещей, экспрессивных и затейливых, которые скрываются на блошиных рынках или хранятся как домашние реликвии. Таким образом, конкурс готовит почву для дальнейшей экспедиционной деятельности.
В рамках проекта также предусмотрен еще один способ демонстрации зрителю феномена народных арт-сред. На дворовое пространство музея была перенесена из естественного социокультурного ландшафта арт-среда, созданная художником-аутсайдером Александром Емельяновым из Самары. При переносе из повседневного, естественного для объекта окружения в выставочное пространство он автоматически приобрел статус инсталляции.
Одновременно с этим состоялся перфоманс «Реквием по ЖЭК-арту». Перфомеры — молодые художники
contemporary art — создали пять объектов, рефлексируя о судьбе придомовых городских территорий. Музыкальный бриколаж во дворе? Мусорные миры? Территория единения соседей? Акция стала прощанием с подобным видом творчества: ЖЭК-арт обвиняют в использовании неэкологичных материалов и спешат запретить законодательно во многих регионах страны. Прощание с ЖЭК-артом — это постулированный отказ от неразлагаемых материалов, это альтернатива.
Инсталляция и перформанс предлагали зрителям возможность обсуждения, в первом случае с искусствоведом, во втором с самими художниками, потому что фестиваль направлен в первую очередь на коммуникацию, на диалог со зрителем и междисциплинарное взаимодействие.
Что такое искусство? В «Словаре культурологии»
[4] ему дано следующее определение: «Искусство — один из элементов культуры, интерпретируется в современной культурологи как степень совершенствования художественных технологий, результат человеческой деятельности и степень развития личности». Концептуалисты в ХХ веке научили нас, что в искусстве первоочередным является контекст, а не форма. Но если контекст отсутствует? Тогда предмет — это просто утилитарный предмет до той поры, пока в нём кто-нибудь не разглядит эстетическую привлекательность. А если это поделка, бытовое творчество? В какой момент мы имеем право говорить об
искусстве? В поисках ответа на этот вопрос в рамках фестиваля прошел паблик-ток, где публика и организаторы совместно погрузились в размышления о границах искусства.
У проекта множество перспектив дальнейшего развития, и одна из них — экспедиции к странным домам и дворам, экспедиции в поисках «необычных вещей». Однако такие поездки нельзя совершать вслепую, необходимо сформировать команду единомышленников во всех регионах России, рассказать, что является предметом исследования. Лекция Владимира Архипова «Методика организации экспедиций к носителям простонародного творчества: теория и практика» стала началом для большого волонтерского проекта, который может быть осуществлен в обозримом будущем.
Тотальный характер массовой культуры сегодня зажимает человека в тиски необходимости выбирать из ограниченного набора способов освоения собственного жилого пространства. Подобный массовый отрыв от своей креативной природы маргинализирует не просто одного индивида, маргинальность имеет уже коллективный характер. Этим тотальным процедурам установления социально-политического порядка жители противопоставляют бесчисленное количество практик, при помощи которых они заново присваивают себе пространство. Мастеря из подручных средств, они «образуют» новый продукт. Современная массовая культура предлагает стандартный набор творческого досуга на любой вкус. Но это есть великая несвобода! Кто более маргинален, тот, кто вышивает крестиком по схеме, или тот, кто выкладывает на клумбе узоры из пластиковых бутылок?
Фестиваль маргинального искусства осмысляет описанное явление, визуализирует и концентрирует его в едином пространстве. Проект направлен на сохранение повседневных практик обычных граждан, поддержку их желания украсить стандартизированную окружающую среду. Мы хотели показать, что подобное творчество представляет интерес для эстетического осмысления и научного изучения. Вслед за французским философом Мишелем де Серто мы считаем, что анонимные, «обреченные на смерть» творения, которые живут, но не сохраняются — те арт-практики, которые совершает безмолвствующее большинство, — и есть подлинное народное искусство.
[1] Лотман Ю. М. О семиосфере // Избранные статьи в трех томах. Т. I/ Александра. – Таллин, 1992. С. – 17.
[2] Леви-Стросс К. Первобытное мышление. // М.: «Республика». 1994. 384 с.;
Деррида Ж. Структура, знак и игра в дисурсе гуманитарных наук // Деррида Ж. Письмо и различие. СПб: Академический проект, 2000. – С. 352 – 368;
Делёз Ж., Гваттари Ф. Анти-Эдип: Капитализм и шизофрения. – Екатеринбург: У-Фактория, 2007. – С. 210.
[3] Дидро Д. Об искусстве: [том 1 - 2] // Гос. ин-т искусствознания. – Ленинград; Москва: Искусство, 1936. –
235 с.
[4] Гуревич П.С. Культурология. 3-е изд., перераб. и доп. - М.: 2001 — 280 с.